Перевод статьи:
9 December 2020
Эта распространённая пара — богиня Кали, стоящая на своём муже, боге Шиве — иллюстрирует важность, которую Тантра придаёт женской творческой силе (шакти). Шива — это шава (труп) без женского присутствия Шакти.
В Восточной Индии с 1757 года Бенгалия была эпицентром колониального британского правления, а также одним из первых мест тантрической практики. Тантрическая богиня Кали, получившая известность в Бенгалии в то время, дарила своим почитателям материнскую любовь, воплощая космическую взаимосвязь созидания и разрушения.
С начала 19 века британские миссионеры и империалисты в Индии фантазировали о Тантре и, в частности, о поклонении Кали, как о порочном культе насилия и экстаза, оправдывающем их цивилизационное присутствие. Эта моралистическая интерпретация была также распространена среди прозападных бенгальцев из среднего класса в колониальной столице Калькутте.
Однако, наряду с растущим разочарованием в британском правлении, многие нашли способ воссоединиться со своим культурным наследием с помощью Рамакришны — тантрического мистика, живущего на окраине города.
Рамакришна соблазнял публику из среднего класса своей приземлённой народной мудростью и проявлениями экстатического мистицизма, часто выражая свою любовь к богине Кали через песни и танцы, выражая игривую детскую преданность. Действуя за пределами индуистской ортодоксии, он предлагал свободное пространство для мистических экспериментов, далёкое как от ограничений кастового общества, так и от повседневных унижений колониального подчинения.
В то время как другие индуистские традиции понимали мир как иллюзию (майю), сон, от которого можно проснуться, тантрическая теология Рамакришны прославляла его как шакти, или творческую женскую силу. Это давало домохозяевам среднего класса возможность исповедовать значимую религию, не отказываясь от общества и своих материальных интересов. Вместо этого они могли прославлять материальное существование как «дом веселья» и свободно участвовать в божественном творении, как игривые дети Кали, божественной матери, стремящиеся преобразовать мир, а не превзойти его.
Кали, динамичный и активный принцип, стоит над пассивным и трансцендентным богом Шивой. Для класса, стремящегося противостоять западному коммерциализму, даже когда они участвовали в нём, тантрическое мировоззрение Рамакришны стало подходящей моделью. Позднее его ученики распространяли его послание о всеобъемлющем спасении по всему миру, представляя его современным живым мессией.
Богиня-мать для Родины
На протяжении 1870-х и 1880-х годов, когда бенгальский средний класс сталкивался с гнетущей реальностью империи, он всё чаще обращался к местным ресурсам, чтобы сформулировать чувство нации. Соратники Рамакришны называли себя «армией Матери» и говорили об установлении её правления по всей земле. Территория индийской родины у них стала ассоциироваться с изменчивым присутствием самой Богини-матери. Поэты, драматурги и художники пересказывали популярные мифы о божественной Матери, наполняя их современными политическими смыслами и новым эмоциональным значением.
Например, согласно одному тантрическому мифу, Шива, бог разрушения, был унижен своим тестем, королем Дакшей, когда ни он, ни его жена Сати не были приглашены на царское огненное жертвоприношение (ягью). Сати настояла на своём присутствии, и когда Шива попытался остановить её, она взорвалась в ярости, сокрушив мужа своими 10 могущественными проявлениями (Махавидья или богини Великой Мудрости). Затем Сати пошла на жертвоприношение Дакши одна, после чего он снова оскорблял её, пока она не прыгнула в пламя.
Узнав о самоубийстве Сати, Шива был настолько убит горем, что ворвался на жертвенную арену, взял на плечи труп своей жены и начал уничтожать всю вселенную своим ужасающим танцем разрушения. Наконец, Вишну, бог сохранения, метнул свой диск в безжизненное тело Сати и разрезал его на 51 часть, которые дождём посыпались на субконтинент.
В каждом из этих мест, известных как Шакти Питхи (Места Силы), тантрические практикующие поклонялись различным частям расчленённого тела богини, подключаясь к её священной энергии. Для ранних бенгальских патриотов, таких как Бхудев Мукхопадхьяй (1827–1894 гг.), эти «места паломничества» выражали идею Индии как особого и единого тела — родины.
В Тантре Махавидьи играют центральную роль как символы божественной силы, которые используются в качестве вспомогательных средств для духовного пробуждения.
Многоликость материнства
Махавидьи предоставили бенгальскому среднему классу визуальные средства для переосмысления различных условий родины, которые могли мгновенно понять необразованные классы.
Например, богиня-вдова Дхумавати была представлена как скорбное представление Индии как «нищей матери» (Бхарат Бхикша), беззубая и измождённая, опустошённая регулярным голодом, который британская экономическая политика навлекла на нацию.
В одной влиятельной пьесе Дхумавати (слева) пытается разбудить своих спящих сыновей печальными рассказами о своём тяжёлом положении.
В резком контрасте с этой горькой фигурой потери романист Банким Чандра Чаттерджи (1838–1894 гг.) представил родину такой, какой она однажды станет, восстановленной до идеального состояния изобилия.
Его националистический гимн Банде Матарам олицетворял Бенгалию как источник материнской силы (шакти) для её дисциплинированных сыновей и приручал её в пределах стабильных территориальных границ.
Действительно, многие пьесы и стихи того периода использовали миф о Сати, чтобы переосмыслить Шиву как героического искупителя безжизненной родины.
В этих версиях динамичный мужественный патриот скреплял разрозненный труп нации и, в некоторых интерпретациях, обеспечивал миссионерскую роль Индии в мире как нации, лучше всего приспособленной для объединения множества осколков культурной истины со всей империи.
Инвертируя более знакомую пару Кали-Шива, эта меланхолическая икона Шивы, несущего Сати, стала образцом для идеального революционного санньяси (аскета) того периода.
Великая мать смерти
Мрачные ассоциации Тантры сделали её полезной основой для представления Индии как тлеющей кремации (бхарат-шмашан), места заброшенности, населённого полумёртвыми и жалкими. Но точно так же, как Тантра часто размышляла о смерти, чтобы более ярко сфокусироваться на безотлагательности жизни, её сверхъестественный символизм позволял колониям культивировать воинствующие мечты о революционных преобразованиях.
В одном стихотворении представлена тантрическая шава-садхана (ритуал трупа), которая требует от героического практикующего (вира) сидеть на свежем трупе на месте кремации в безлунную ночь, призывая Кали избавить его от страха: «Индия — это бесконечная площадка для кремации». … Медитируйте на великую силу (Махашакти) в позе вира». Нацию преследует устрашающее присутствие Кали, «жаждущей горячей, свежей крови» и призывающей к неизбежному разрушению несправедливого колониального порядка.
Подобная тантрическая поэзия санкционировала опасный уровень воинственности под защитной маской традиционной религиозной практики, но, хотя она играла на британской паранойе, её было трудно подавить, поскольку она не определяла явного врага.
В 1907 году беспокойство британцев ещё больше спровоцировала эта реклама для Свадеши «Сигареты Кали», опубликованная Калькуттской художественной студией во время политической нестабильности. Герберт Хоуп Рисли был особенно обеспокоен тем, что Кали казалась украшенной европейскими головами, и такие образы побудили его разработать Закон о печати 1910 года.
Но именно попытка вице-короля лорда Керзона разделить Бенгалию в 1905 году действительно подготовила почву для наиболее угрожающих вспышек тантрического терроризма.
Вдохновлённые ирландскими восстаниями и южноафриканскими бурами, молодые бенгальцы обратились к партизанской тактике, чтобы бороться с, казалось бы, неуязвимой Британской империей с её превосходящими военными ресурсами.
Руководствуясь политической теологией бенгальского мыслителя Ауробиндо Гхоша (1872–1950), многие организовали подпольные тайные общества, называя себя революционными санньяси (аскетами) и проходя эзотерические обряды инициации перед идолами Кали на местах кремации, поскольку они давали обет пожертвовать своей жизнью для освобождения Родины.
Безголовая Махавидья Чиннамаста была ещё одной излюбленной формой божественной матери среди бенгальских радикалов, для которых она олицетворяла омолаживающую силу революционного насилия и героического самопожертвования.
Новобранцы изучали руководство по взрывчатым веществам русского анархиста Николая Сафранского вместе с Чанди, религиозной поэмой, восхваляющей уничтожающий демонов аспект Божественной Матери.
Революционные памфлеты узаконили насилие среди широкой публики, ссылаясь на кровожадные аппетиты Ма (Матери) Кали и её желание принести в жертву «белых козлов», что является закодированной ссылкой на англичан.
В то время как оружие было трудно достать, взрывчатые вещества можно было создать с нуля, что сделало «бомбу Ма Кали» (бома Кали Май) более демократичным способом вырваться из-под гнёта британского правления.
Это изображение Кали, стоящей над Шивой, использовалось в качестве фронтисписа к книге Джеймса Кэмпбелла Кера «Политические проблемы в Индии, 1907–1917 гг.» , конфиденциальному отчёту о зарождении революционного движения.
Смелые методы этих молодых революционеров сыграли решающую роль в утверждении идеи свободы в народном сознании и в 1911 году даже вынудили британцев перенести свою столицу в Дели. Но их движение было в конечном счёте подорвано его чрезмерной опорой на авангардистские действия этической элиты, а не на поощрение массового участия.
Тантрическая риторика оказалась более адаптируемой в руках более поздних активистов, как в случае с мусульманским поэтом-социалистом Кази Назрулом Исламом (1899–1976), который значительно переосмыслил революционную борьбу вокруг свободы действий женщин, рабочих и крестьян. В одном популярном стихотворении он призывает женщин подражать Кали:
«Поднимитесь, женщины, зажгите своё пламя… танцуйте свой безумный, обнажённый танец… и пробудите свою силу, чтобы сжечь мир».
(Примечание переводчика — в онлайн курсе по йони самомассажу рекомендуется использовать танец для зажигания пламени в теле).
Даже после обретения независимости, когда наксалитские (маоистские) активисты Бенгалии восстали в 1970-х годах против укоренившегося феодализма высшего класса и капиталистической эксплуатации, их стремление к идеальной «революционной личности» питалось тантрой. Для главного мыслителя движения Чару Мазумдара (1919–72): «Тот, кто не окунул руки в кровь классового врага, не революционер».
Во времена нестабильности революционные мечты и желания часто сосредотачивались вокруг анархической фигуры Кали, обещание трансформации никогда не отставало.
